14 студзеня 2024 - 50 гадоў з дня заснавання ансамбля "Харошкі"
14 студзеня 2024 - 50 гадоў з дня заснавання ансамбля "Харошкі"
"ХОРОШКИ" - живая легенда белорусов. История ансамбля началась в 1974 году. Белый аист - символ Земли белорусской - стал эмблемой хореографического коллектива, сам ансамбль за эти годы стал символом своей страны, своего рода визитной карточкой Беларуси. Более 20-ти раз ансамбль принимал участие в различных международных фестивалях. Зрители Дании, Сирии, Кипра, Иордании, Финляндии, Англии, Бельгии, Японии, Индии, Италии, Испании, Польши, Германии, Франции, США стоя аплодировали белорусским артистам.
Сегодня репертуар ансамбля складывается из богатейшего фольклорного материала всех регионов Беларуси. "Гусарики", "Веселуха", "Митусь", "Ленсей", "Крутуха" вошли в сокровищницу белорусского хореографического искусства, им восторженно аплодируют Европа, Америка, Азия и по-прежнему радостно узнают на малой родине - в белорусских деревнях и селах.
Валентина Ивановна, я вот о чем подумал… Вы ведь тоже всегда работаете в "прямом эфире"!
Да, вы правы, всегда "живьем". Концертов одинаковых нет, даже если это одна программа. У нас несколько программ, но, скажем, когда идет "Полоцкая тетрадь", то каждый раз это новый концерт. Мы работаем таким образом, чтобы виден был сам человек, его мастерство, его душа. У нас бывают перестановки – сегодня кто-то исполняет одну партию, кто-то другую. Запускаем новичка, и смотрим, как он будет работать. И каждый раз у нас задача – брать публику в плен, после чего публика помогает нам работать.
А вы волнуетесь, когда ваши артисты выступают?
Конечно!
Вы где-то за кулисами?
Я сбоку…
Следите, чтобы все было правильно?
Безусловно.
"Разбор полетов" устраиваете?
Конечно, если это творчество, то оно обсуждается: что мы еще можем сделать, что не получилось.
Мы о творчестве подробнее еще поговорим. Для начала скажите, вы с детства любили танцевать?
Да, с детства, но особенно полюбила танцы, когда училась, студенткой была. Но я никогда не думала, что буду хореографом. Я таких планов не строила – это случайно получилось.
А в детстве вы кем мечтали стать?
Актрисой. Но мне один преподаватель сказал: "Валя, ты очень женственная и маленькая, как подросток. Ну какие роли тебе могут дать? Подумай о чем-нибудь другом".
И это на вас повлияло?
Нет, но, видно, от судьбы не уйти, и иногда человек неожиданно для себя начинает заниматься тем, что становится его смыслом жизни.
Хочется подробнее обсудить такое явление, как "Хорошки". Согласны вы с теми, кто называет ваш ансамбль явлением в отечественной культуре?
Я не знаю, как это другие воспринимают, но изначально мы ставили перед собой задачу, которая была в те времена не очень популярной.
1974-й год, да?
Да. У меня было сильное желание вывести белорусский танец на большую сцену, показать его, потому что любой танец – это люди, а мне всегда очень нравились белорусы - такая открытость! Я-то из России. Я помню, когда мы еще только начинали работать с мужем в Могилеве, я попала в больницу. Это случается с людьми. Две женщины мне встретились - просто уникальные в моей жизни. Одна старушка была обречена на смерть: у нее рак был в последней стадии. И девушка – почему-то из следственного изолятора. Мне было так плохо, а они сидели возле меня. Я до сих пор помню, как эта бабушка мне пела частушки.
То есть она вас окунула в "белорусскость"?
Понимаете, произошло своего рода родство какое-то. Я их до сих пор вспоминаю. Как-то так получилось, что даже сейчас хотела бы их пригласить на концерт или пообщаться. Но бабушки уже в живых нет. Это были особые люди…
Получается, что они вас вдохновили…
Да, и первый номер я назвала "Трясуха-полька", потому что эта бабушка мне пела очень много частушек про трясуху!
Это такой фольклор…
Да, фольклор от души. И, конечно, это было непопулярно, потому что говорили, мол, какой может быть белорусский танец!
А вы спорили с чиновниками?
Конечно. Мне надо было доказать, что коллектив национального танца необходим, что надо выделить средства, набрать людей, начать работу. Я долго убеждала, а меня направляли на совершенно другую стезю: я должна была заниматься подтанцовкой для певицы одной. Мне это, кончено, не нравилось, да и мечту хотелось осуществить.
И как вам удалось переубедить?
Пригласили меня как-то на большую постановку белорусского танца для одного конкурса. Я его поставила, он оказался самым лучшим, и мне вручили диплом 1-й степени за лучшую постановку и пригласили работать в филармонию. Я была главным балетмейстером в филармонии, работала с парами на эстраде и должна была создать коллектив. Я уже тогда решила серьезно взяться и сделать настоящий белорусский национальный танцевальный коллектив, потому что уже тогда были коллективы-гиганты, от которых у меня просто голова кружилась – ансамбль Игоря Моисеева, ансамбль Грузинского национального балета имени Илико Сухишвили и Нино Рамишвили, и, конечно, ансамбль танца имени Вирского.
А в Беларуси ничего!
В Беларуси – ничего! Нужно было ехать на какие-то сводные концерты в Москву. Обычно это образование СССР, праздник 7 Ноября и сводные концерты в Кремлевском Дворце Съездов, в концертном зале "Россия". Каждая республика должна была представить номер. Все танцуют, а от Беларуси никого. Тогда я организовала коллектив - Белорусский государственный ансамбль танца. В репертуаре у нас были разные номера. И была такая "Лявонiха", где мелким бегуночком бегали – не таким широким, роскошным, как бегают украинцы в своем гопаке. Примитивный номер, конечно, по сравнению с тем, что мы танцуем сегодня.
Так вот, артисты из других коллективов всегда издевались над нами, особенно солисты ансамбля Вирского. Я помню, когда мы в первый раз прорвались туда, будучи "Хорошками", на такой концерт, и стоят мои ребята, и я сбоку стою, такая маленькая, щупленькая, меня никто за руководителя не принимал, подходят украинцы: "Ну что, белорусы, гопачок свой привезли опять?" То есть они так презрительно называли нашу "Лявонiху" - "гопачком".
А вы уже тогда представляли, какой это должен быть коллектив, что должно быть в его репертуаре и как этот репертуар составить, чтобы была не одна, не две композиции, а программа?
Безусловно. Когда утвердили мои планы подготовки такого коллектива и дали, что называется, "зеленую улицу", то и оговорили сроки - девять месяцев на подготовку первой программы. Конечно, было очень трудно собрать труппу. Никто не верил в белорусский танец.
Скажите, а как вы танцы ставили? Где наблюдали за движениями?
Да, еще когда в Могилеве работали с мужем, я очень интересовалась. Мы ездили на свадьбы, на праздниках смотрели. Я помню, в оперном театре был какой-то сводный концерт, и была женская группа из какого-то колхоза. Все ушли обедать, а они сели в сторонке за кулисами, достали там что-то, перекусили, и одна пошла танцевать. И такие выделывала движения, которые даже в голову не могли прийти. Для меня этого было достаточно. Это ведь только один пример. Я десять таких коллективчиков отсмотрю – что-то одно возьму. Благо, память фотографическая.
Скажите, а почему именно название белорусской деревни Могилевской области дало имя коллективу – "Хорошки"?
Очень просто. Стали выбирать название. Очень долго искали.
Кстати, сколько изначально было человек?
Восемь пар балета и пять музыкантов.
Шестнадцать человек плюс пять. Получается двадцать один.
Была певица, Оля Шутова, которая целое отделение пела, а нам надо было на одно отделение сначала сделать программу. А потом мы уже дальше работали без нее.
Я Вас перебил. Про название Вы рассказывали.
Придумывали. Даже министр культуры БССР, Юрий Михневич, принимал участие в этом. Много перебрали названий – назвали "Крыніца". "Крыніца" - значит черпаем оттуда фольклорный материал. Приходят мои ребята, говорят: "Валентина Ивановна, знаете что? Вино в магазине "Столичный" стоит – "Крыніца" называется".
Побоялись ассоциаций…
Да. И как-то я вспомнила в Могилеве коллектив из деревни Хорошки. Танец называется "Гусарики". Впереди хлопец с кудрявым белобрысым чубом, а за ним – восемь старушек. Он их гуськом водит, песню поет, закручивает, раскручивает – все довольно просто и примитивно, но настолько это было забавно! И я решила: сделаю я "Гусарики", а коллектив назовем "Хорошки". Это название, в общем-то, получилось само собой. Потом обратили внимание: еще деревня Хорошки есть недалеко от Пинска, если я не ошибаюсь. И оказывается, фамилий Хорошко очень много, Хорош. Там, где фамилия Хорош, деревня называлась Хорошки – во множественном числе, а там, где Хорошко – деревня называлась Хорошки. Может быть, мы должны были назваться Хорошки, это ближе так, но получилось более справедливо и к тем и к другим. Так что это распространенное название в Беларуси, и очень красивое. А еще, вы знаете, в России, в других республиках Советского Союза, за рубежом, слово "хорошо" все знают. Значит, и выступление этого коллектива должно быть хорошим, приличным…
Тоже была ваша ставка на ассоциацию?
За эту ассоциацию мы знаете сколько пощечин получили? Говорили, что "Хорошки" сами себя хвалят, хвастаются! Но когда смотрели концерт, то замолкали. Понимали, что оправдано название.
Сегодня все обращают внимание на костюмы ваших артистов…
Как только началась работа над первой программой, я задумалась о костюмах. Пошла в Академию наук и попросила весь материал, который у них есть о белорусском костюме. Конечно, они на меня так посмотрели… Правда, в тот момент готовилась к изданию небольшая книга – она у меня сейчас есть – но информации там было очень мало. Причем книга эта была в разобранном виде, то есть она еще не напечатанная, черно-белый вариант и ее, повторюсь, готовили к изданию.
Вам этого не хватило…
Безусловно. Я подумала и решила обратиться в Ленинград, в Театр оперы и балета им. Кирова, в мастерские. Тамошняя художница Галина Смирнова помогла нам "оформить" первую программу. Я вместе со Смирновой искала материалы в запасниках Центрального этнографического музея, который в Ленинграде, искала и нашла.
Скажите, а вы всегда были такая дотошная?
Поймите, я ведь должна была сделать то, что относилось к белорусам, а не к украинцам, россиянам или полякам. Это было очень трудно, потому что те коллективы были на высоте своей славы, у них был опыт в создании не только танцев, костюмов, а вообще всего. А мы - начинающие. И как я могу взять тему, которая идет, допустим, на Украине, или их костюмы. Я же не могу этого сделать, ведь это была бы халтура, подделка… Поэтому пришлось одновременно работать во всех направлениях.
Цель оправдала средства? Первая программа получилась?
Дело в том, что первая программа очень сильно отличалась от всего, что было до этого. Тем не менее, никто не сказал, что это плохо, но никто и не сказал, что молодцы.
А вы ждали?
А как же! Столько труда положили. Во-первых, ребят взяли слабеньких, тех, кого никто не брал, из хореографического училища, потом из "Веснянки", могилевского коллектива – пару человек. Потом к нам пришли, прослушались из хора. Но мы столько вложили сил, чтобы они качественно по-другому смогли танцевать!
Скажите, а какие требования вы, как руководитель, тогда к ним предъявляли?
Требования всегда были и остаются одинаковыми. Танцовщик должен быть хорошо сложен. Должна быть хорошая, разработанная стопа. Даже если человек приходит без подъема, мы все равно всеми средствами, упражнениями классического тренажа стараемся выгладить эти ножки, чтобы он стрелял ими, чтобы вытянутые подъемчики были. Правильная постановка спины – иначе нет вращений. А наш коллектив отличается от всех остальных коллективов очень сильным вращением. У нас вращаются все и девочки, и мальчики. А для этого, конечно, нужна постановка спины и соответствующие мышцы.
А физическая сила?
И физическая сила, и дыхание. Это очень сложно.
Вы их учили изначально?
Изначально мы ставили их как новичков и работали. Девять месяцев, два вызова: утром урок – и как следует, пока не упали, а уже вечером мы занимались постановочной работой и разучивали танцы.
Как вы их настраивали на такие серьезные нагрузки? Как убеждали?
Знаете, тут не надо было убеждать – они сами понимали, что надо много и упорно работать. И, безусловно, это дало свой результат. Нашу первую программу мы делали для вечера МВД – у них был концерт. Нас туда отправили – должна была быть сдача, представители министерства, комиссии…
Этой программы, которую девять месяцев готовили?
Да, этой программы. То есть, решалось – берут нас, оставляют все как есть, или же нас расформировывают, потому что там ходили "наушники", говорили начальству: "Да что они будут, деньги жрать? Зачем нам эти "Хорошки"? У нас есть ансамбль танца, хор. Зачем нам еще что-то?" У нас было мало уверенности, но когда мы отработали этот концерт, и люди стояли на ушах, эти военные… Можете себе представить, МВД заказали концерт, некому было туда ехать, и нас отправили туда отработать концерт. Ну и некоторые чиновники директору филармонии Завгороднему сказали: "Пойди посмотри, может, мы их и смотреть не будем. Что они там делают? Как они там работают?"
Но когда увидели, что люди на ушах стояли и так приветствовали, пришлось им посмотреть нашу сдачу. Наши выступления первое время посещали очень много таких людей, которые приходили из интереса, что же это там может быть? Тем более, одни говорили, что все очень плохо, другие говорили, что очень хорошо. Не было равнодушного, и не было серединного полотна между этими двумя мнениями, чтобы сказали "да ничего, можно смотреть". Такого не было. Как оказалось потом, что те, кто говорил, что это плохо, - говорили просто из зависти.
Скажите, а в момент репетиций вам приходилось самой движения показывать?
Обязательно!
Как это на практике?
Очень просто: приходится показывать и рассказывать изначально, с самых первых уроков. Я не просто показываю движения – я говорю, что этим движением мы выражаем то, что при этом чувствуем, и кто мы такие, чтобы именно так себя держать или по-другому. Такая подготовка дала нам возможность дальше делать такие сложные программы, как "Полоцкая тетрадь". Это эпоха средневековья. Естественно, люди себя совершенно по-другому чувствовали и держали. В разное время в любви объяснялись по-разному – это надо знать. Я эти знания им навязываю и до сих пор.
Вы требовательная, это чувствуется... Скажите, а отказывали, скажем, тем, кто хотел быть в "Хорошках", но не имел таланта к танцам?
Таких очень много, но те, кто очень хотели, все-таки оставались в коллективе. Я не скажу, что у нас, особенно в первые годы, были ребята с выдающимися данными, необходимыми для хореографии. Нет! У нас были люди, которые, казалось, вообще не годятся для танцев. К примеру, заслуженный артист Беларуси Федор Балабайко. Его любят до сих пор, ему уже шестьдесят лет, но его требуют на сцену и аплодируют, хотя он ничего не делает. Это искусство требует огромных духовных возможностей самовыражения.
То есть у танцовщика должно быть что-то внутри, что смогло бы затем воплотиться в танце?
Да, иначе ничего не получается. Если у него маска на лице, это все – даже ногу он может кинуть, но ничего этим не выразит.
Но вы же не скажете так человеку: "Знаешь, у тебя ничего нет внутри, поэтому ты негоден".
Иногда говорю.
Обижаются?
Нет. Кто-то начинает работать так, как надо, а кто-то и не работает, но таким места у нас нет. Дело в том, что первые годы – это 70-е, а точнее - в 1977 году, мы стали лауреатами первой премии Всесоюзного смотра-конкурса среди профессиональных коллективов Советского Союза…
Буквально через четыре года…
Да, через четыре года. Повторюсь, это было в 1977 году, 60 лет победы Великой Октябрьской социалистической революции. И мы сразу взяли такую высокую профессиональную планку, ниже которой работать уже нельзя. Да и номера все время усложнялись. Скажем, был такой номер – "Туровская легенда". Это о дохристианском периоде развития славян. Там интересный костюм, самый настоящий обряд с головой зубра, назывался "Посвящение юноши в охотники".
И был номер "Местечковый вальс", где танцевали на сцене не просто артисты ансамбля, как привычно – ну, вышли, линию держат, танцуют, могут и в зал не смотреть, а были персонажи – студент из Вильно, крамник и так далее. Я говорю к тому, что так, как усложнялись номера, должно было расти и мастерство.
Описания обрядов вы тоже в архивах искали?
Это само собой разумеется. Надо было перекопать не одну кипу исторического материала, чтобы понять, как выглядели герои, чтобы не было бутафории. Это были настоящие образы, и в них было столько необычного, и хорошая танцевальная техника – это настолько всех приводило в восторг!
Кстати, я не называла "Хорошки" ансамблем танца, ансамблем назывался большой коллектив, а у меня тогда был маленький коллектив, и тем не менее, артисты смогли донести все мои идеи на очень высоком профессиональном уровне. Были очень хорошие публикации, рецензии, и мы таким маленьким составом работали, давали аншлаговые концерты в концертном зале "Россия". Мы в советские времена работали на фестивале "Русская зима" трижды; мы отработали "Майские звезды" в Москве, а это - зал Чайковского, это зал "Россия", это дворец Лихачева. Это говорило о том, что этот коллектив чего-то стоит. В таком коллективе лениться артисты просто не имеют права.
Когда я готовился к нашей встрече, то в одном из интервью прочел о том, что Вы даете творческую свободу исполнителям. Я в это не совсем верю, так как вижу вас сейчас, чувствую, что вы очень сильная, волевая и как-то сложно поверить в свободу творчества со стороны исполнителей…
Смотрите. Есть номер. Есть несколько исполнителей. Они все разные, и каждый по-своему выражается в танце этого номера. И я, когда ставлю того или иного человека в новые творческие условия, конечно, ставлю перед ним и новые творческие задачи. Но свобода его творчества будет обязательно, так как ему этот танец исполнять легко, так как он созвучен его внутреннему миру. Я это вижу заранее и понимаю, что человек раскроется в этой композиции еще больше.
А вы так прямо и говорите: "Вот ты, Миша, это сможешь, поэтому это твоя партия"?
Я не говорю, "ты сможешь" или нет. Я ставлю – и мы начинаем работать. А то, что они смогут, они должны сами себе сказать - "мы сможем!"
А спорят с вами?
Очень долго у меня была только фольклорная программа, а когда я в 1980 году начала работать над "Полоцкой тетрадью", начались очень сложные отношения с некоторыми артистами и музыкантами – многие тогда ушли в знак протеста. Говорили приблизительно следующее: "Ой, она уже не знает, чем заняться, выдохлась, какой фольклор уже, кому это надо?"
То есть пошли разговоры?
Да, такие разговоры. Ну и когда надели княжеские костюмы – это было самое трудное. Очень трудно было объяснить людям… Ну вот представьте себе, если Вы надели фрак на сантехника, у него манера держаться, работать – как он будет в нем выглядеть? Смешно, правда? Ну вот, я надеваю на артиста княжеский костюм…
А породы-то нет!
А породы нет. И других артистов нет!
А что делать?
Работать. Я им басни рассказываю, очень подолгу и очень образно и они начинают понимать.
Кстати, а можно вас переубедить в чем-то, касательно творчества?
А я легко воспринимаю критику, и пожелания, и советы, потому что только глупые люди не прислушиваются. Я с удовольствием прислушиваюсь ко всему.
То, чему научились ваши артисты за время работы, мы видим, и в программах это можно оценить. А вы у своих артистов учитесь?
Знаете, учусь ли я у них – не знаю, но я воспринимаю их как собственных детей. Я их жалею. Если человек чего-то не может, я присматриваюсь к нему – а что же он может, куда его поставить, чтобы он в себя поверил. Вот это может быть и есть то, что я стараюсь его понять до конца. Значит, я уже себя воспитываю, что надо дойти до этого человека. Надо ему дать такой образ, поставить его так, чтобы он себя почувствовал, почувствовал танец, проявил себя в нем.
И раскрылся…
И раскрылся. Я, конечно, очень внимательно отношусь к своим артистам.
Скажите, а есть в вашем коллективе какие-то негласные правила. Например, не опаздывать...
Я вам сейчас расскажу. Когда в 1986 году мы ездили на фестиваль в Индию, там от каждой республики было по десять пар. У меня уже был большой коллектив. Мы все тридцать человек ездили. Ездил весь ансамбль Игоря Моисеева – их сто человек было. Можете себе представить. И когда на репетициях – они были очень длительные – почти месяц в Москве готовили программы, и много-много коллективов было, от каждой республики. И сводные номера были… И все отметили: вот "Хорошки" - такой дисциплинированный коллектив, такие воспитанные!
В общем, только с положительной стороны, не было никаких замечаний, хорошо усваивали материал и все что от них требуется. Вот у меня все мужчины – как правило все руководители коллективов мужчины были – спрашивали: как Вы их держите? что Вы с ними делаете? Я говорю – ничего, просто разговариваю.
Еще, может быть, знаете, что нас воспитало? Мы с 1975 года ежегодно начали ездить за границу по линии Общества дружбы. И там, конечно, условия требовали большой организованности. Я своим артистам объясняла: ребята, вы представляете народ. Никто не знает, кто такие белорусы? А вы приехали, станцевали и все скажут: да, белорусы чем-то отличаются. Вы должны быть культурными людьми. Мы живем в Европе, мы – европейцы!
Это Вы им уже тогда говорили?
Тогда! В 1974 году мы организовались, в 1975 уже работали в Дании.
Удивляла их заграница?
Всех нас удивляла, потому что на тот момент супермаркеты у них уже были, а у нас пустые полки. Конечно, все удивляло. Самое интересное, что мы ездили вплоть до перестройки, но ни один человек у меня не остался, ни одного замечания у нас не было, и наши начальники, те, которые выше, получали только очень хорошие отзывы и благодарности.
И валюту, соответственно…
Мы получали карманные. Смешные, конечно. Эти условия и воспитали детей. Они понимали свою ответственность и мою ответственность за них перед высшим руководством. Но традицию эту держать с каждым годом все труднее.
Вот я и хотел спросить…
Труднее и труднее. Сейчас молодежь – им надо все полегче, побыстрее…
И побольше денег, видимо…
И побольше денег. Вы же знаете, какая поговорка раньше была: куй железо, пока горячо. Вот пока горячее железо, ты можешь много чего сделать из него. А теперь? Куй железо, не отходя от кассы. Понимаете? Это образ жизни.
Сколько человек у вас сегодня, кстати?
Сейчас у меня 60 артистов балета.
Это без музыкантов?
Да, 16 человек – вокально-инструментальный ансамбль.
То есть, уже 76?
Да, это творческий состав.
Но еще же есть костюмеры…
Ой, да вы что! У нас такая громадная костюмерная, что я не знаю, как мы… А знаете, почему? Потому что мы, по существу, ни одного номера не выбросили из своей программы, чтобы сказать "что-то не годится!", разве что те номера, которые мы делали на заказ – к какому-то определенному празднику или какая-то тема в сводные концерты. А то, что я делаю у себя в коллективе, - все эти номера остаются. А на этот номер и костюм остается. Его надо куда-то повесить. У меня очень большие проблемы: некуда их девать.
Скажите, как бы вы могли ее описать атмосферу "Хорошек"?
Рабочая. Если приходит человек и плохо себя чувствует, то предупреждает, а остальные работают. Я, конечно, требую очень много не только с артистов, но и с репетиторов, с педагогов, со всех. Поэтому у нас, прежде всего, рабочая обстановка: мы приходим, мы работаем.
А вы замечаете, как меняются, если меняются, конечно, новые артисты, которые приходят в коллектив?
Изначально они приходят со своим уставом. Ну, а потом постепенно притираются. Если человек способный, мы, конечно, уделяем ему много внимания. Есть и те, что не тянут в силу некой своей внутренней пустоты.
Харизмы нет?
Харизмы нет, нет обаяния. Есть люди, вроде все – и руки, и ноги, но нет обаяния у человека, а есть те, кто выходят на сцену – и публика вся расцветает! Понимаете, вот такие люди нужны! Сейчас, как правило, года два мы держим, они встают на ноги и уезжают куда-то зарабатывать большие деньги. Ведь даже поработавший у нас два года человек – уже танцовщик.
А вы как-то это не предусматриваете какими-то соглашениями, договорами? Все-таки вы два года вкладываете в него, а человек уезжает.
Нет, я на людях и на коллективе не зарабатываю, это невозможно!
Ну вы все-таки выучили специалиста, и через два года он уезжает. Ведь вы же теряете солиста, например.
Ну вот, они уезжают, и я вам говорю, что если я могу сожалеть сейчас о двух-трех артистах, в которых я видела большую перспективу, то все остальные если и ушли, то и слава Богу! Для них "Хорошки" - это все равно школа и они с благодарностью будут вспоминать ее.
Текучка большая у вас?
Сейчас большая.
Вы с такой болью об этом говорите, я смотрю…
Да, да, текучка большая.
А почему?
Одно дело – сложно, а другое дело – очень низкая зарплата.
Спонсоров нет?
Так у нас же и не разрешено спонсорство!
То есть если бы и нашли…
У нас есть предложения выступить на лучших концертных площадках Европы, но нужна предоплата за аренду, которая потом могла бы вернуться. И в этом тоже есть проблема. Мне дважды присылали целый список: там и Канны, и Марсель, и Париж, "Олимпия". Но аренда там – по 20 тысяч евро.
И вы с этим предложением идете к руководству филармонии?
Я?! В министерство, конечно! Ну а в министерстве говорят: денег нет.
Расстраиваетесь…
Но знаете, может быть, услышат нас с вами. Если спонсор даст нам денег на предоплату аренды помещения, то он имеет право сделать рекламу своего бизнеса, допустим, по всем городам, где мы будем работать. Мы возвращаем деньги, которые нам одалживают на аренду.
Но опять же, что? Нельзя? Или спонсоров нет?
Никто к нам не обращается с таким предложением, а я как-то не умею просить.
Скажите, Валентина Ивановна, а был кто-то, кого вы, возможно, недооценили, но человек потом вас удивил своими творческими успехами?
Вот Боря Моисеев ко мне приходил… Проверялся у меня дважды. Он заканчивал, кстати, наше хореографическое училище. На год раньше или в том же самом выпуске, откуда мы брали первых своих танцовщиков.
Приходил в "Хорошки"?
Он проверялся. Когда проверялся в первый раз, у меня уже были набраны люди, даже следили за тем, чтобы я никого не добавила. Но будучи балетмейстером филармонии, я всегда, если был большой концерт в филармонии или где-то еще, я вводила одну-две пары из эстрады в программу и работала. А чтобы добавить единицу и взять Борю, или Васю, или еще кого-то – мне просто не позволяли этого делать!
Вы ему отказали?
Отказала, конечно. Он до сих пор об этом вспоминает. Кстати, Боря меня удивил тем, что оказался таким целеустремленным человеком! Надо иметь мужество, чтобы достичь успеха любыми путями. Это очень трудно. Я представляю, как он это делал. Он, конечно, вызывает у меня уважение.
В плане хореографии или как человек?
Как целеустремленный человек. Он и в хореографии, и у Пугачевой танцевал. Вот именно тогда он хотел к нам во второй раз пойти, но тогда у нас не было мест.
Но данные хореографические были хорошие или средненькие?
Так я со средненькими-то и брала. У него данные были не хуже. Харизма у него была сильная и я это чувствовала. И то, что он сейчас поет, и так популярен…
А вы были у него на концерте?
На сольном концерте у него я не была, но то, что я вижу на том же "Славянском базаре" - все это говорит о хорошем вкусе.
То есть у Моисеева хороший творческий вкус?
Да, творческое виденье. Он делает очень хорошее шоу. Говорю вам, как хореограф. Тут не надо иметь сильный голос, чувство – вот это важно. Кстати, в "Хорошках" именно это у меня самое главное. Чувства должны быть, человек чувствует. А если он пустой – все бесполезно.
Ну что ж, мы с Вами пообщались уже час. Мне бы хотелось, чтобы Вы, как профессионал, просто сказали, насколько подготовленными нужно приходить на ваши выступления, на что обращать внимание, чтобы получить настоящее удовольствие?
Некоторые до сих пор приходят к нам на концерт и говорят: "Ну что я там не видел! Народные танцы!". Но этот человек садится и, честное слово, у него что-то преображается внутри, особенно на первых порах, когда каким-то способом того или иного важного чиновника удавалось заманить на концерт…
Прямо сети расставляли!
Да потому что он мне говорит: "Ненавижу народное искусство!" Это меня так возмущает всегда: ненавижу фольклор, ненавижу народное искусство! Как можно ненавидеть свой народ? Как это возможно – такие вещи говорить! Все, что создавалось веками – это очень ценно, и оно как раз и есть то, что есть эта родина ваша – Беларусь. Вот он, патриотизм! И все же говорить, что "ненавижу" - совсем по-другому потом ко всему этому относятся. Часто после наших выступлений мне говорил зритель: "Я прослезился, буду звонить матери, на выходные поеду в деревню".
То есть тронуло?
Тронуло. Самые глубины.
Это ваша цель?
Да. А как вы хотите? Я хочу, чтобы понимали, что есть духовные ценности, которые нужно беречь, хранить, а не транжирить, разбрасывать и отметать…
